— Ласковыми и добрыми к «шпионке»? Ну уж, это дудки! — запротестовала Додошка.
Но на нее тотчас же зашикали:
— Даурская, пожалуйста, замолчи! Если monsieur Большой Джон говорит, то, значит, так и надо поступить. Другого выхода нет.
— Будем думать чужими головами, если свои не работают, — засмеялась Сима Эльская. — А впрочем, поклонимся и «шпионке», если этим спасем Елочку. Я готова на все, за компанию, конечно.
Между тем фраза, брошенная Симой о приезде миссионера из дикой Америки, возымела самые неожиданные последствия для институток.
Маленькая «шестушка», проходя мимо, услышала эту фразу. Огромная же толпа, образовавшаяся подле одного из посетителей приема, не могла не броситься в глаза всем находившимся в зале. Многие родители и родственники «выпускных» воспитанниц, приехавшие в этот день на «прием», тщетно поджидали своих дочурок, сестер, племянниц и внучек, тогда как все они теснились вокруг высокого молодого человека.
Все это не могло не поднять суматохи в доселе мирных стенах института.
«Шестушка», услышавшая весть о миссионере, пулей влетев в свой класс, вскочила прямо на кафедру.
— Медамочки, душки! — закричала она благим матом, точно в институте начался пожар. — К Воронской из Америки индеец приехал! Сидит на приеме. Красный, как медь, а сам, медамочки, с голою грудью и за ухом перо, а в ноздрях сережки… Не верите?.. Сама видела!
— Варкина, что ты врешь, глупая? Не индеец вовсе, а тот, кто крестит индейцев, миссионер, священник, значит, приехал, а ты все напутала. Я сама слышала, медамочки, как Эльская говорила это «Фюрстше», — вмешалась другая «шестушка». — У него и хитон белый, как у католических священников, и крест на груди преогромный, — с жаром передавала она.
— Дурочка! Хитон у греков был только, а у священников риза, — поправил ее кто-то из подруг.
— Mesdames, что у вас за шум сегодня? — В класс заглянули несколько любопытных воспитанниц пятого класса.
Им наскоро объяснили в чем дело, и через несколько минут «пятые» уже мчались в свой класс, где объяснили своим, что у Воронской сидит архиерей на приеме, только не наш, а индейский, и что у него тюрбан на голове, а вся спина растатуирована красками, и вскоре бежали во весь дух в приемный зал рассмотреть хорошенько диковинного гостя. Туда же устремились и взбудораженные «шестушки», наскоро сообщив другим классам, что на приеме у Воронской сидит самый знаменитый вождь и духовное лицо индейцев. Затем они шумною волною, целым классом, хлынули в зал, чуть не опрокидывая по дороге дежуривших классных дам и пепиньерок. За ними побежали пятые, четвертые, третьи и вторые. «Седьмушки» тоже было высунули из-за дверей «колбасного переулка» свои любопытные носики, но их энергичная блюстительница порядка в синем платье подняла рев, и пугливое маленькое стадо снова водворилось в «детскую» — как называли старшие воспитанницы младший класс.
Большой Джон, нимало не подозревая о совершившемся по его милости переполохе, покончив с делом спасения Елецкой, по просьбе своих новых сорока друзей уже рассказывал им различные случаи из своего недавнего путешествия по свету. В пылу рассказа молодой человек и не замечал, что число его слушательниц увеличивалось с каждой минутой.
Маленькие карабкались на скамейки и, что бы лучше видеть, подсаживали друг друга.
Одна «шестушка», вскарабкавшаяся было на спинку скамьи, чтобы лучше разглядеть диковинного гостя, оступилась и растянулась на гладком и скользком паркете залы.
— Ах! Да он совсем, совсем как мы, этот вождь индейский! Совсем обыкновенный человек, только с маленькою головою! — протянула она разочарованно, потирая ушибленную коленку.
«Шпионка», а за нею другие дамы, вне себя носились по зале, хватая за руки младших воспитанниц и оттирая их к дверям ближайшего класса и в то же время приказывали старшим разойтись.
— Бунт!.. Настоящий бунт!.. Я сейчас же иду к баронессе… Я предупрежу ее, что весь институт взбунтовался!.. — визжала «шпионка», летая вокруг злополучной толпы.
В это время неожиданно в дверях залы показалась фигура старой инспектрисы.
На лице г-жи Ефросьевой был написан ужас. Она по привычке вертела цепочку от часов и выкрикивала тонким голосом:
— Медам, по классам! Сию же минуту разойтись!..
И почти одновременно задребезжал звонок, возвещающий конец приема.
Большой Джон, прервавший свое повествование на самом интересном месте — на борьбе некоего испанского тореадора с быком, поспешно поднялся. За ним повскакали и все его слушательницы.
— О, monsieur Большой Джон, вы должны докончить ваш рассказ в другой раз… Это так интересно, так интересно!.. — зазвенели со всех сторон тоненькие голоса.
— Вы будете на нашем выпускном балу, monsieur Джон? — вторили им другие.
— Monsieur Большой Джон, я вас приглашаю, — выкрикнула Черкешенка, вся заливаясь алым румянцем, — я вас приглашаю от моего имени на наш выпускной бал.
— И я!..
— И я!..
— И я!.. — звенели голоса институток.
Большому Джону оставалось только кланяться направо и налево и благодарить, что он и делал, медленно направляясь к дверям залы.
Толпа институток, заключив его в центр своего зелено-белого круга, двигалась вместе с ним.
В дверях залы «шпионке» удалось наконец изловчиться и схватить за плечо Лиду Воронскую, оттиснутую от Большого Джона толпой.
— Если вы не скажете, кто это был, я сейчас же отведу вас к начальнице. — Крепкие пальцы немки впились в худенькое плечо девочки.